— О масса, Гектор достал помощь!

— Как, ты ночью ездил в Мадрид?

— Да, масса, в Мадрид и обратно! Молодая прекрасная королева прислала солдат!

Серрано и Олоцага, удивленные, с улыбкой посмотрели друг на друга.

— Слишком поздно явились уланы, — воскликнул Топете, — мы с негодяями уже справились!

— О, бедные солдаты. Они поздно приехали и не получат тысячи червонцев от молодой королевы! — говорил Гектор.

— Тысячу червонцев вы получите во всяком случае, — сказал Топете, — мы вас избавили только от работы!

Пока шепот радости слышался между уланами, Серрано обратился к Олоцаге, стоявшему возле него:

— Вы убили их всех, стало быть и Жозэ…

— И он лишился жизни, я не успел этому помешать! Но утешься, Франциско, вспомни, что он был в числе наших врагов!

Прим положил руку на плечо испуганного друга.

— Благороднейший человек, не жалей этого изменника, — прошептал он, — его постигла справедливая участь, он долго заставлял страдать тебя!

Франциско, в сопровождении Прима и Олоцаги, поспешил в окровавленную комнату, где первый дневной луч осветил четыре мертвых тела.

Жозэ уже не мог сказать Франциско, где была спрятана Энрика и ее дитя.

— Поедем поскорее в Мадрид, мой друг, — напомнил Олоцага, — я распоряжусь, чтоб сегодня же этот дом был объявлен казенной собственностью и занят караулом, а мертвые чтоб были погребены надлежащим образом.

Франциско последовал за своими друзьями. Хотя Жозэ и делал ему много зла, но в эту минуту великодушный брат его все-таки чувствовал боль в сердце.

Уланский офицер почтительно поклонился четырем дворянам, по изорванной, испачканной одежде которых было видно, сколько они претерпели всяких опасностей и трудов.

Когда взошло солнце, они сели на лошадей, которых им подвел Гектор и поскакали к ущелью Де-лос-Пикос, а оттуда во всю прыть в столицу, которой благополучно достигли через четыре часа езды.

Когда они подъехали ко дворцу, адъютант доложил королеве Изабелле, что дворяне гвардии прибыли в Мадрид невредимыми, после нескольких славных стычек.

— Хвала Пресвятой Деве! — прошептала молодая королева, потом прибавила, обращаясь к адъютанту, я хочу поговорить с моими храбрыми офицерами. Как только они приведут себя в порядок, сообщите им немедленно о моем желании. Я не нахожу достаточной почести для таких офицеров моего войска!

Между тем, в уединенном доме под горой один из карлистов, считавшийся убитым, медленно и осторожно встал с места. На его лице, искаженном злобой и болью, блуждала насмешливая улыбка. Это был Жозэ, принятый офицерами за мертвого. Он прислушался и злобно засмеялся:

— Постойте, я вас еще порадую, легковерные дураки! У Жозэ еще много дел на земле, ему нельзя умирать! А уж если вы попадетесь мне в руки, так я вас раню понадежнее, чем вы меня!

Удар Топете, не видевшего хорошенько в темноте, куда он метил, попал не в грудь Жозэ, а только в плечо. Он чувствовал только сильную боль, да лихорадочный озноб от раны, но через несколько недель он мог совершенно поправиться.

Зато оба карлиста и толстый Лопец лежали неподвижно, раскинув руки и ноги, без малейших признаков жизни.

— Что мне за дело до вас? Лишь бы мне только выбраться живым из этой западни! Воображаю, как разинет рот мой братец, когда я вдруг воскресну из мертвых! Вы хоть четвертуйте Жозэ, и тогда не можете быть вполне уверены, что он умер.

ПОСТАВЩИЦА АНГЕЛОВ

Поблизости от Пласо Педро, мадридского места казни, узкий переулок ведет к черным волнам Мансанареса. В этом месте он широк и не так загроможден домами, как в остальной части города. Берега с обеих сторон не вымощены и вечером не освещены, а вдоль реки попадаются кое-где низенькие полуразвалившиеся дома, притоны маньол и преступников. Днем жители их точно вымерли, но вечером и ночью выходят оттуда разряженные женщины и смелые разбойники.

Эта мертвая, уединенная улица на берегу Мансанареса называется Прадо Вермудес, в насмешку над великолепным Прадо в центре Мадрида, предназначенным для аристократии. Неприветливый Прадо Вермудес обязан своим прозвищем также и тому, что крайний его дом, или лучше сказать мыза, составляет собственность палача. Уже целые столетия это жилище принадлежит семейству Вермудес, в котором кровавая должность переходила всегда от отца к сыну, если только сын оказывался способным к ней по своей ловкости. Об этом заботился каждый раз отец, не только передавая своему наследнику многолетний опыт советами и ручными приемами, но и заставляя его делать упражнения, которые любому очевидцу внушили бы отвращение и ужас.

Прежде чем пойти дальше, заглянем во внутренность отверженного жилья и посмотрим на эти упражнения. Тогда мы, может быть, поймем отчего каждый Вермудес с таким хладнокровием, с таким равнодушием убивает подводимых к нему жертв.

Владение палача с одной стороны ограничено черными водами Мансанареса, с других трех сторон отделено от внешнего мира высоким толстым дощатым забором. В заборе проделана широкая дверь, запертая на замок, которую старый Вермудес сам отворяет и запирает, когда кто-нибудь является к нему. Внутри забора находится пустынный двор, а за ним дом палача, чрезвычайно комфортабельно устроенный. У больших веселых окон, стоят горшки с цветами; внутри мягкие кресла и старинная дорогая мебель, достающаяся по наследству от отца сыну. По-видимому, жители этого дома не отказывают себе ни в каком удовольствии, ни в каком желании, а все-таки им чего-то не достает, чего они не могут купить никакими деньгами. Им не достает доброго имени, любви и уважения их сограждан.

Когда вы ступите на задний двор этого дома через заднее крыльцо, то увидите, у кого находитесь. Доски и бревна эшафота, местами обрызганные кровью, в порядке расставлены с одной стороны, с другой стоят шесты виселицы и полированные плахи, а над ними сушатся черные сукна и чехлы. Тут же лежат веревки, лестницы, тележки и другие приспособления.

В глубине заднего двора находится низенькое широкое здание, разделенное на две половины. В одном из них, сидя за круглым столом, играют в карты шесть помощников Вермудеса. Их грубые, бородатые лица с диким исступлением следят за переменой счастья, и нередко хозяин должен прибегать к помощи своего сильного, увесистого кулака, чтобы водворить между ними порядок и спокойствие.

Другая половина здания предназначена для упражнений подрастающего сына палача. Тут уже несколько столетий каждый отец обучает своего наследника кровавому ремеслу.

У старого Вермудеса, который так мастерски казнил генералов Леона и Борзо, тоже был сын. Его он назначил своим наследником и каждый день обучает его, показывая разные необходимые приемы и посвящая его во все тайны своего ремесла.

Мрачная низенькая комната освещалась яркой лампой, подвешенной к потолку и горящей день и ночь. Трупы самоубийц, рядами расставленные по стенам, должны оставаться здесь три дня. В первый день их осматривает суд, чтобы письменно засвидетельствовать смерть, во второй день их посещают родственники, на третий они отдаются в полное распоряжение палача.

Вермудес входит в зловещую комнату, ведя за руку своего сына. Слуги ставят одну из гладко обточенных, низеньких плах на самую середину, так чтоб свет лампы озарял ее, потом приносят одного мертвеца за другим и кладут на круглый вырез плахи. Над ними-то должен упражняться сын Вермудеса в присутствии самого мастера.

Такое страшное изучение кровавого ремесла необходимо, иначе смерть приговоренных была бы еще страшнее, муки их еще дольше!

Старый Вермудес неподвижно стоит возле своего сына и не перестает повторять ему, что он исполнитель законных приговоров.

Старый Вермудес казнил, не моргнув глазом, не задумываясь, но если бы ему были обещаны миллионы за незаконное убийство, он с презрением отказался бы от них. Еще никогда рука его не совершала неправого дела, никогда не было у него даже в мыслях ничего дурного. Он был палач, но вместе с тем хороший человек, способный на все высокое. У него была сестра, которая жила даже поблизости от него, но он говорил с железным спокойствием, с непоколебимой решительностью: «У меня была прежде сестра».