КЛАДБИЩЕ ЦЕРКВИ СВЯТОГО АНТИОХА

На возвышенности Песеда приблизительно впятистах шагах от предместья Мадрида, носящего это название, начиналось обнесенное высокой стеной кладбище церкви святого Антиоха.

Дорога к холму, на котором оно помещалось, была обсажена густыми каштановыми деревьями. Даже в феврале, когда деревья еще не покрыты листьями, дорога эта была тениста и мрачна.

На кладбище веяло миром и покоем. Здесь не было больше ни бедных, ни богатых. Наряды и золото оставлено родственникам, которые скоро утерли притворные слезы и вообразили, что выказали свое горе и тоску, воздвигая великолепный склеп для умершего, так неожиданно перенесенного из богатого дворца в холодную, мрачную могилу. Могилу же бедняка украшают цветущая роза, да деревянный крест, но над ней проливает слезы настоящая любовь. Голодавшие и нуждавшиеся покоятся здесь так же мирно, как и те, которые провели жизнь в довольстве и изобилии.

Подобные мысли теснятся в голове, когда, пройдя через ворота старой, полуразрушенной стены, очутишься на кладбище церкви святого Антиоха. Направо ведет широкая, обвитая плющом колоннада к великолепным памятникам; тут стоят, один пышнее другого, роскошно украшенные памятники графов и баронов, а там, в каких-нибудь десяти шагах, мирные холмы бедняков. Над всеми могилами шелестят и шепчутся высокие, всех осеняющие кипарисы и пины, и над всеми царит Божий мир и тишина.

По мере приближения по широкой дороге к золотоглавой часовне, стоящей на вершине горы среди многочисленных памятников, открывается очаровательный вид на паркообразное кладбище, на поля и на луга, на бурлящие улицы Мадрида.

Внизу за дорогой тянулась растрескавшаяся высокая стена, около которой помещались могилы самоубийц и казненных. Отделенные широкой каменной дорогой от возвышающихся рядов других могил, они стояли заброшенные, наводя ужас на проходящих. Эти отвергнутые, презираемые холмы похожи на людей, которых все опасаются, на прокаженных, с которыми стараются не встречаться… Только кое-где на этих пустынных и полуразвалившихся холмах растет дикая роза или белый цветущий куст жасмина. Его никто не сажал, он сам вырос на этом холме, обдавая его своим нежным запахом, как будто утешая и украшая отвергнутых. Тут лежит виновный возле невинного, разбойник возле несчастного, который, не находя в жизни ничего, кроме забот и лишений, искал в смерти желанного покоя. Тут же лежит Риэго, борец за свободу, первый герой своего времени, которого Вермудес лишил жизни по приказанию Фердинанда. Помощники палача открыли именно эту могилу и к поборнику божественного духа свободы, останки которого уже сгнили, бросили' монаха Мерино, поборника страшного мрака — Риэго и Мерино были в одной могиле.

Грубо шутя при виде черепа и скелета, помощники палача бросили монаха и его голову в могилу, а могильщик с их помощью засыпал землей, пробормотав однообразным голосом предписанную молитву. Затем слуги палача ушли с кладбища и помчались в колеснице ко двору Вермудеса. Могильщик же отправился в свой домик за часовню наслаждаться приятным отдыхом. Его работа за этот день была окончена, и он с наступлением вечера замкнул ворота в кладбищенской стене. Опустив занавески на окнах, он замкнул свой домик и сел в уютном кресле перед пылающим камином. Вскоре от скуки и одиночества он погрузился в самый сладкий сон.

За холодным февральским днем последовал ранний темный вечер. Небо, бывшее весь день свинцового цвета, еще более потемнело, так что дорога от предместья к кладбищу лежала совсем во мраке.

Ни души не видно было вблизи, мертвая тишина царствовала вокруг, только ветер гудел в ветвях безлистных деревьев, надламывая гнилые сучья.

Наконец, наступила ночь. На узкой дороге, в густой тени деревьев, тихо пробиралось шесть человек, закутанных в длинные темные плащи. Это ночное шествие наводило ужас. Два человека, испуганно оглядываясь и прислушиваясь, несли носилки. Четверо других следовали за ними, неся покрывало и заступы. Они осторожно ступали, кутаясь в плащи. Тот, который нес покрывало в руках, был в коротком плаще и остроконечной шляпе, низко надвинутой на лоб. Глаза его злобно блистали.

Брат Жозэ сменил только на эту ночь свое монашеское одеяние на прежнее. Дело, к которому он приступал, должно было совершиться втайне, а монашеское платье могло навести на след. Санта Мадре разрешило ему эту предосторожность.

Когда осторожно продвигающееся шествие приблизилось к кладбищенской ограде, Жозэ, на минуту прислушавшись, остановился у ворот — ничто не шевелилось, ничто не нарушало зловещей тишины ночи и могил. Только ветер выл и шелестел сухими листьями.

— Нечего нам более остерегаться! — шепнул Жозэ и вытащил из кушака старый, заржавленный ключ. — Уже слишком долго пробыл великий патер Ме-рино в неосвященной земле. Живо за дело!

— Мне показалось, как будто кто-то следовал за нами в отдалении, — тихо сказал один из фамилиаров.

— Кто же может иметь хоть малейшее понятие о тайном решении трибунала? — отвечал Жозэ. — Не бойтесь, вынем тело великого патера из проклятой земли и снесем его в Санта Мадре. Там будет набальзамирован и положен в гроб достойный поклонения мученик общества Иисуса!

Фамилиары низко поклонились: шпионы инквизиции носили личину благочестия, в сущности же все они были обманщиками и лжецами. Жозэ нагнулся, вложил ключ, полученный им от патеров, в замок кладбищенских ворот, медленно и осторожно повернул его. Дверь со скрипом отворилась. Тихо вышли все шестеро на дорожку, ведущую между гробами к часовне. Жозэ опять притворил дверь.

— Не туда, — шепнул он, — идите за мной вдоль стены. А в той стороне живет могильщик, которому нечего знать о нашем великом предприятии.

Слуги Санта Мадре осторожно пробирались между могилами и стеной, пока Жозэ не остановился перед свежей могилой Мерино и Риэго. Фамилиары сбросили плащи и взялись за лопаты. Жозэ тоже помогал копать землю. Страшно становилось, глядя на этих немых похитителей мертвецов, на этих гиен Санта Мадре, у которых ничего не было святого, кроме достижения своих целей. Они молча рыли, осторожно и беззвучно опуская свои лопаты во влажную землю. Холодный ветер зловеще обвевал их темные фигуры. Казалось, осквернители кладбища должны были покончить без препятствий и помехи свое ужасное преступление.

Похитители мертвецов Санта Мадре добрались до костей, потом сдвинули землю и начали шарить руками, отыскивая труп инквизитора. Жозэ, подавляя в себе отвращение, нащупал холодную, влажную голову Мерино и вынул ее из могилы. Остальные три фамилиара, спустившиеся с ним в могилу, задыхаясь от страшного запаха мертвеца, освобождали тело монаха. Стоявшие наверху лазутчики опустили в яму принесенное покрывало, тело и голова были закутаны в него и переданы наверх. Затем Жозэ и его помощники выкарабкались, помогая друг другу, на свежий воздух. Они живо засыпали опять могилу, положили мертвого Мерино на принесенные носилки и пошли по той же дорожке у стены, намереваясь выйти из ворот на свободу.

Когда шедший впереди Жозэ, уговаривавший фамилиаров ступать осторожнее и тише, приблизился к воротам, он вдруг остановился и, затаив дыхание, стал прислушиваться — ему послышалось, как будто к ним доносился шепот разговора, но, впрочем, он мог ошибиться и принять, за голоса порывы ветра, уносившие с собой сухие листья. Он осторожно раскрыл притворенную дверь, медленно высунул голову и впился своими кошачьими глазами в темную дорогу. Но все было тихо и спокойно.

Он поспешно махнул носильщикам похищенного трупа; четверо фамилиаров со своей покрытой ношей вышли из ворот на дорогу, пятый следовал с лопатами. Жозэ осторожно и тихо замкнул оградную дверь и опять положил ключ за кушак.

Когда же ночное шествие отошло от стены и очутилось между деревьями, густо окаймлявшими дорогу, какой-то дон в черном одеянии неожиданно преградил дорогу шедшему впереди Жозэ…

Жозэ от удивления отступил на шаг.

— Давайте вашу добычу, святотатцы! — хватаясь за кинжал, сказал строгим, громким голосом незнакомец.