Но никто не мог угадать истинной, таинственной причины этого лихорадочного возбуждения. Изабелла тщательно скрывала ее, и никто не знал удивительного пророчества алхимика Зантильо, которое нашло себе подтверждение в ужасной, случайной встрече.

Перед ее глазами все еще носились образы Прима и Серрано, которых она так неожиданно увидела в зеркале.

Когда королева, сильно встревоженная и испуганная, опустилась в кресло, а маркиза де Бевилль схватила святую воду и уксус, Прим поднялся и, шатаясь, бросился в объятия Серрано. Герцог вывел его из комнат, не задав ему ни одного вопроса.

Франциско видел его, стоящего на коленях, и слышал его слова. Он понял, что Прим был влюблен.

— Пусть будет что будет, я не мог действовать иначе, Франциско! Зови меня сумасшедшим, презирай и ненавидь меня, я все-таки отвечу тебе: я не мог поступить иначе, — проговорил Прим, спускаясь вместе с Серрано по мраморной лестнице и входя в коридор.

— Дорогой мой Жуан, — отвечал маршал Испании, сжимая руку своего милого друга, как будто ничего между ними не случилось, — ты любишь обольстительную королеву с платоническим благородством. Не бросайся добровольно в водоворот, из которого трудно спастись! И я любил Изабеллу, ты знаешь это, но сегодня сердце мое совершенно спокойно. Оно так же бесстрастно, как бы между королевой и мной никогда не существовало никакого союза любви.

— Да, Франциско, я так горячо люблю королеву, что уверенный в своей гибели, я готов броситься в водоворот, что делать — я иначе не могу.

— Откуда взялось у тебя, храбрейшего воина, это сумасбродство трубадуров? Не достает еще, чтобы ты, держа в одной руке меч, взял в другую мандолину.

— Ты прав, Франциско, а все-таки я люблю Изабеллу. Еще никогда мое сердце не билось и не трепетало ни от одной женщины, и я не знал другого счастья кроме битвы и круга друзей. Я впервые узнал любовь и она создала себе жертвенник в лице королевы Испании.

Серрано улыбнулся и горячо пожал Приму руки. Маркиз сел в свой экипаж и поспешил домой после этой ночи, исполненной волнений.

Герцог де ла Торре, маршал Испании, отправился в покои, отведенные ему во дворце. Он долго сидел, не смыкая глаз в одной из этих высоких комнат. Франциско Серрано столько пережил в последние годы, что один час покоя был для него благодеянием.

Энрика, как думал он, погибла в волнах Мансанареса, дитя его было похищено, старый Мигуэль, его отец, умер — эти мрачные картины беспрестанно носились в его уме.

Только на рассвете Франциско отправился в спальню, приготовленную для него со всевозможным комфортом и великолепием.

Через несколько дней королева поправилась. Еще было заметно, что она расстроена, но при дворе утверждали, что этот бледный цвет лица, который делал королеву еще прекраснее, был следствием начинающегося интересного положения, на что почти нельзя было надеяться. Известие об этом, хотя еще отдаленном, но радостном случае, быстро распространилось по всем слоям общества, и народ стал смотреть другими глазами на короля, на которого до сих пор почти не обращал внимания. Возлагали надежды, что он еще в состоянии оставить трону законного наследника.

Через несколько дней Изабелла опять собрала вокруг себя дружеский кружок, но она уже мало обращала внимания на рулады певца Миралля. Ее память была еще слишком занята происшествием роковой ночи.

Франциско Серрано стоял около кресла королевы, Топете разговаривал вполголоса с Нарваэцем, Прим удалился в приемную залу и оттуда смотрел на Изабеллу. Министр Олоцага любезно подсел к маркизе де Бевилль и разговор их, казалось, был очень важный, потому что прелестная француженка не могла даже выбрать время, чтобы послушать Миралля.

— Герцог, — обратилась Изабелла к Серрано, когда певец кончил арию и лакеи стали разносить мороженое, — дайте вашу руку. Мне необходима поддержка при малейшем движении, до такой степени я еще чувствую себя слабой после той ночи, когда так внезапно и страшно помешали мне принять вас.

— Я еще должен горячо благодарить вас, ваше величество, — отвечал Франциско вполголоса, подавая ей руку, — за то, что эта ночь не имела никаких последствий, кроме вашего нездоровья, о котором я душевно сожалею и молю Бога о вашем выздоровлении.

— Вы все знаете, Франциско. Помните вы ту ночь, когда вы меня проводили к страшному алхимику?

— Я помню каждое его слово.

— Его слова сбылись, Франциско, мне страшно. Вы и маркиз де лос Кастилльейос показались мне в зеркале, — прошептала Изабелла и, сама того не замечая, сжала руку маршала.

— Вы можете по этому судить, как было бессмысленно это предсказание, которому удивительный случай придал долю вероятности, потому что те, кого вы увидели в зеркале, преданнейшие ваши воины.

— Конечно, вы и генерал Прим мои лучшие друзья, я вполне верю вам и все-таки мной овладевает непонятный страх при мысли, что может быть…

Изабелла замолчала. Она не могла продолжать, так сильно еще было впечатление, произведенное на нее тем роковым явлением.

— Что может быть? Что мы вас когда-нибудь покинем, королева? Скорее ваш супруг, ваша августейшая мать повернутся к вам спиной, но генерал Прим и я останемся верными вам и вашему трону.

— Клянитесь мне в том, Франциско, свято клянитесь, чтобы я могла найти покой! Если вы и маркиз на моей стороне, то у меня два героя, на которых я всегда могу твердо опираться, — говорила Изабелла тихо и настойчиво.

— Я клянусь за себя и за маркиза, я клянусь всем, что для меня свято, остаться вам верным… Если и вы не оставите нас, — произнес Серрано.

— А все-таки, Франциско, я знаю, что вы меня больше не любите.

— Я служу вам по-прежнему.

— Но вы больше не любите меня, зачем избегать ответа на вопрос? Вы больше не любите меня.

Тронутый этими грустными словами, Серрано нежно посмотрел на Изабеллу, шедшую рядом с ним через залы.

— Вы все знаете, королева.

Во время этого откровенного и трогательного разговора маршал Серрано довел королеву до ее будуара и поднял портьеру, чтобы пропустить ее.

— Да, ваша любовь принадлежит ей, Энрике! — сказала королева. — Вы молчите?

— Я принужден раскланяться и поблагодарить вас за милости, которые вы мне оказали, позволив проводить вас до порога вашего будуара, — прошептал Серрано.

— Я расстроена, Франциско, доведите меня до кресла.

С этими словами Изабелла опустилась на мягкую подушку и закрыла свое бледное лицо руками, чтобы скрыть слезы, которые текли из ее томных голубых глаз.

Королева горячо любила этого молодого красивого дворянина, а он между тем всегда старался обращаться с ней по возможности сухо и холодно. Теперь, после долгой разлуки, претерпев множество тяжелых ударов судьбы, сильно поразивших его сердце, он очутился с глазу на глаз с Изабеллой в ее будуаре. Франциско Серрано, опустившись на колени, прижал к своим губам ее маленькую мягкую ручку.

Затем он поспешно встал и удалился из будуара, к которому приближалась дуэнья Марита с лейб-медиком.

С королевой сделался припадок лихорадки. Она должна была по совету доктора принять лекарство и лечь в постель. Около нее остались маркиза и дуэнья.

В эту ночь гвардейцы королевы собрались во дворце Топете. Приветливый, гостеприимный адмирал, который был всегда особенно счастлив, когда мог угощать друзей, приказал ярко осветить залы и собственноручно принес разом такое количество бутылок шампанского, за которым его лакеям пришлось бы сходить три или четыре раза. При этом он так добродушно улыбался, как будто хотел сказать: «Это тогда только вкусно, когда мы пьем его вместе». Он зорко смотрел за тем, чтобы стаканы не оставались пустыми.

Офицеры королевской гвардии, скрестив шпаги в знак клятвы, заключили в эту ночь союз, цель которого состояла в том, чтобы отстранить от королевы вредное влияние духовенства и высвободить ее из рук министра-президента Нарваэца, который хотел властвовать над ней и над народом.

Прим и Серрано первые дали в том клятву и Олоцага и Топете тотчас от души последовали их примеру. Эти честные четыре воина сами не знали до какой степени был силен их союз. Не один Олоцага имел огромную власть, хотя все-таки влияние его было самое важное, но и Топете имел много приверженцев во флоте, а Прим и Серрано в войске, так что их соединенные силы должны были сделаться всемогущими. Таким образом они надеялись освободить королеву из рук ее дурных советников и иезуитов и так поднять Испанию, чтобы она не томилась под слепым деспотизмом и мрачным владычеством инквизиции, а процветала бы под свободным, справедливым правлением королевы. Произнеся клятву, они осушили стаканы и соединились друг с другом еще теснее, чем когда-либо. После разговора с Франциско Серрано королева была уверена, что четыре друга будут стоять за нее. Патер Фульдженчио, по поручению короля, приходил ежедневно осведомляться о здоровье его августейшей супруги. Когда, после описанной нами ночи у госпожи Делакур, он вошел в покои королевы, Изабелла была уже совсем здорова. Патер пришел с намерением напомнить королеве о монахине Патрочинио, а так как Изабелла была одна, то случай для этого был удобен, тем более что хитрый монах заметил, что воспоминание о пророчестве Зантильо все еще мучит ее.